Начало Н.Н. ПЕСТОВ   —  ЭТАПЫ ЖИЗНИ ФОТОГРАФИИ ЖИЗНЬ  ДЛЯ  ВЕЧНОСТИ Поиск

РАНЕЕ  ДЕТСТВО


В первоначальной редакции наших воспоминаний о Коле не было главы "Раннее детство". Она была добавлена по просьбе наших друзей, исходя из того, что на формирование характера и миросозерцания человека более всего влияют годы раннего детства.

На земле мир,
в человеках благоволение.
Лк. 2, 14

При крещении нашего первенца мы назвали Николаем в честь Великого Святителя Николая Мирликийского. Но с раннего детства за ним сохранилось ласковое название Колюши, и оно так гармонировало с его нежной душой, что сохранилось за ним до зрелого возраста (до последних дней его жизни). Как замечено в жизни христианских семейств, черты характера святого, в честь которого называют ребенка, передаются последнему. Как будет видно из дальнейшего, это в полной мере имело место и для нашего Колюши. Уже с первых месяцев жизни Колюшу отличала живость характера. Как заведенная автоматическая куколка, он беспрестанно подпрыгивал в руках у своей няни, молоденькой девушки. Иногда, за недосугом для матери и няни, Колюшу поручали нянчить мне. Я это делал лишь при одном условии: чтобы его предварительно запеленали с ручками, "как конфетку". Но обычно бойкий младенец умел быстро освобождаться от пеленок. Тогда я скоро приходил в отчаяние от его быстрых и неожиданных движений и спешил сдать его обратно няне или требовал вновь наглухо запеленать его.

С младенческих лет Колюша рос очень здоровым ребенком и за всю свою жизнь не перенес ни одной тяжелой болезни (если не считать легко протекшей кори).

Впрочем, здесь надо упомянуть об одном исключении, которое вместе с тем раскрывает секрет здоровья ребенка. Начиная со дня крещения мы причащали Колюшу Святых Тайн очень часто, а в младенческие годы почти каждое воскресение. Но когда Колюше было около 1-1/2 лет, мама уехала с ним на лето к дедушке на "Электропередачу" — в заводской поселок, расположенный среди торфяных болот. Там не было церкви, и причащение прекратилось. Через несколько недель по приезде Колюша захворал там желудком, и болезнь все более обострялась. Мы поспешили вернуться в Москву из неблагословенного места.

Когда по приезде Колюшу первый раз стали причащать, он испугался, стал биться в руках (отказываясь от причастия). Было так больно видеть, как ранее с такой готовностью причащавшийся младенец, по нашей неосмотрительности перестал быть благодатным ребенком. Второй раз он уже с охотой принял причастие, а его болезнь прекратилась.

Когда у нас родилась Наташа, Колюше было около двух лет. К своей сестричке он проявлял большую нежность. Я вспоминаю следующую картину из семейной идиллии зимнего вечера того времени. Мы жили тогда в подвале, в квартире моей двоюродной сестры. Посреди комнаты стояла железная печурка. Колюша садился на низенький стульчик перед колыбелью Наташи и в такт хлопал своими ручонками, когда мы с мамой пели следующую незатейливую песенку:
Печку затопим в своей комнатушке,
Сядет на стульчик сыночек Колюша,
Ручками хлопнет, и все мы втроем
Нашей Наташеньке песню споем.
Колюшина забота о ближних проявилась, когда ему еще не было трех лет. Мы жили на даче, где у хозяйки жила ее мать в возрасте 103 лет. Колюша, очевидно, очень жалел немощную старушку. Мама наблюдала, как он бегал к ней, давал сахарку, а иногда, вынув что-то изо рта, говорил старушке: "На, пососи конфетку".

С раннего же детства Колюшу отличала и необычайная ласковость. Я помню, как трехлетним мальчиком, в избытке энергии, он бегал взад и вперед по комнате и, несколько утомившись, подбегал ко мне, сидящему на кровати, и, уткнув свою головку в мои колени, говорил: "Бегал, бегал и к папе прибегал", как мальчиком он подходил иногда ко мне и молча обнимал так крепко, как только мог.

Что особенно отличало Колюшу и делало его таким милым для всех, кто его знал, это его кротость характера. Когда дети в чем-либо были виноваты, то их воспитательница (она жила у нас до шестилетнего возраста Колюши) имела обыкновение наказывать их тем, что сажала на сундук. Помню, как-то я увидел Колюшу молча сидевшим на сундуке. "Колюша, что ты сидишь здесь?" — "Я обидел Наташу, и меня наказала тетя Варя", — кротко отвечал грустный Колюша и продолжал спокойно сидеть на сундуке, ожидая конца срока наказания.

Эта воспитательница научила детей говорить на немецком языке. Он настолько был ими освоен, что иногда во сне Колюша говорил уже не по-русски, а по-немецки. К сожалению, ей не пришлось пробыть у нас долго и легкость разговора на немецком языке была впоследствии детьми утрачена.

В Колюшу было заложено нежное сердце, отзывчивое к горю и страданиям окружающих. Я помню, как ребенком лет пяти он любил рассказывать жизнь преп. Серафима по большой картине, на которой были изображены различные случаи из жизни Преподобного. Когда он доходил до эпизода с избиением Преподобного разбойниками, то останавливался, закрывая глаза ручкой, и говорил: "Не могу смотреть". Жалостливость, которую мы старались привить детям была вообще характерной чертой Колюши. Когда ему было около четырех лет, он очень любил стихотворение следующего содержания.
Мальчик Ваня пришел из школы без книг. Мама спрашивает его:
— Ваня, где же твои книги?
— Я из школы их не взял.
Снова Ваня возвратился
И опять пришел без книг,
Сел тихонько в уголочек
И головкою поник.
— Ваня, где же твои книги?
— Я вчера их потерял!
— Как же, мальчик! Как же, Ваня!
Что же, будет так и дале? —
Сердце маме лгать не может...
Ваня со слезами сознается, что он отдал свои книги бедному мальчику, который не мог их купить. Ваня просит его простить и говорит, что сам будет учить уроки по памяти.

Это стихотворение Колюша любил декламировать с мамой в лицах. Он садился в уголок с грустным личиком и затем бросался на шею к маме со словом "прости". "А потом что было?" — просил он у мамы ему подсказать дальнейшее. Очевидно, поступок Вани глубоко запал в сердце Колюши.

Уже с самого раннего возраста Колюша также очень любил подавать нищим. Отправляясь гулять со своей воспитательницей, он брал всегда с собой спичечную коробочку с медными деньгами. Зоркими глазками он искал по улице нищих. Если нищий встречался на другой стороне улицы, то он старался добиться разрешения перебежать через улицу, чтобы подать нищему. Когда дети гуляли по улицам, тетя Варя обычно брала за руки младших детей -Наташу и Сережу, Колюша, как старший (шести лет), шел впереди и обследовал безопасность дороги. Подходя к раскрытым воротам, он останавливался, заглядывал в них — не выезжает ли из них автомобиль, и потом говорил сзади идущим: "Можно идти".

Нежно любил Колюша и животных. Мне приходилось пробирать его за то, что он целовал своего котика в самую мордочку (как он называл, "моську") и брал его с собой в постель под одеяло.

Следует упомянуть, что в нашей семье дети были приучены к ласке. Некоторые из наших знакомых считали неправильным наше отношение к детям, характеризовавшееся избытком нежности. Про нас говорили: "У П-ых все время целуются", — и считали, что подобное воспитание детей вредно и прививает им излишнюю чувствительность.

Колюша никогда не позволял себе драться с товарищами. Когда ему было около шести лет, мы были с ним на Рождественской елке у одних знакомых. У них был единственный сын, мальчик четырех лет, который воспитывался в одиночестве и не привык, чтобы кто-нибудь, кроме него, мог играть его игрушками. Мальчики были оставлены одни в детской. Несколько времени спустя Колюша пришел к нам в столовую с грустным видом и молча прижался к маме. "Что ты, Колюша?" — спросила она. "Совсем забил, мама!" — отвечал он со слезами на глазах. Как выяснилось потом, четырехлетний хозяин не позволил ему брать ни одной игрушки. Кроткому Колюше оставалось лишь с грустью покинуть детскую...

Колюша был живым и подвижным мальчиком. Семи лет он начал учиться играть на рояле. Не легко ему было сидеть спокойно и выигрывать скучные гаммы. "Надо играть, голубок мой", — побуждала его мама возобновлять прерываемую игру. "Подожди, мамочка, -отвечал Колюша, — я только крылышками помахаю". Он соскакивал со стула и начинал бегать по комнате, размахивая руками, согнутыми в локтях наподобие крыльев. Так отдохнув, он возобновлял занятия. Я не помню случаев, когда Колюша капризничал. Плакал он лишь тогда, когда его обижали. Впрочем, в этом отношении было одно исключение. Колюша от природы имел очень нежную кожу и был чувствителен к горячей воде, поэтому, когда его мама мыла в ванне, дело нередко сопровождалось слезами. По мнению Колюши, его не мыли, а всегда "шпарили".

Также чувствителен он был и к прикосновению к его коже хотя бы несколько грубой шерстяной материи: от нее его тело покрывалось прыщами. "Как же это ты, Колюша, будешь служить в армии, ведь там тебе придется носить суконную шинель?" — заранее сокрушалась мама. Маленький Колюша успокаивал ее преждевременное беспокойство и говорил: "Не бойся, мамочка, я попрошу мне под ворот баечки подшить, скажу, что меня "синейка закоёя" (шинелька заколола).

От первого весеннего солнышка лицо Колюши покрывалось веснушками. От жары и возбуждения оно сильно краснело. Беспокоясь о своем виде (когда, например, надо было идти в гости), он говорил: "Подождем, мамочка, пока сойдет с меня "индюшатина".



Начало Н.Н. ПЕСТОВ   —  ЭТАПЫ ЖИЗНИ ФОТОГРАФИИ ЖИЗНЬ  ДЛЯ  ВЕЧНОСТИ Поиск