Н. П. ПЕТЕРСОНУ

6 сентября 1891. Москва

Глубокоуважаемый и дорогой друг Николай Павлович

До сих пор не мог прислать Вам окончания статьи о Н[иколае] Д[митриевиче] Л[одыгине]¹, потому что был отвлечен другим делом, из которого, впрочем, ничего пока не вышло и, конечно, ничего и не выйдет. Осыпаемый требованиями таких книг (иностранных), каких у нас нет, я пришел к мысли, пользуясь нынешними дружескими отношениями Франции и России, затронуть вопрос об литературном обмене, состоящем в том, что Россия будет доставлять Франции (Национальной ее библиотеке) все выходящее в ней по одному экземпляру по части науки и литературы, а Франция то же самое будет делать для России, т. е. для Московского государства, как нас называют на Западе. И таким образом Россия в своем центре будет иметь произведения французских умов, а также и изображения их (т. е. портреты писателей и деятелей), так как первые (сочинения) для нас, православных, не мыслимы без последних (портретов). Что важнее для сближения народов, произведения ли их рук (выставка)² или произведения умов (библиотека), понимая под последнею — согласно с мыслию первого собирателя на Руси всех чтомых книг — собрание книг как памятников людей умерших и неумерших, т. е. толковый синодик к лицевому?

Несколько человек обещали мне написать и в русских, даже во французских газетах по этому предмету, но пока еще ничего нет, кроме одной статейки, которую я не мог еще прочитать³. Вопрос об этом обмене очень сложен, хотя он может служить образчиком только начального объединения, завершением же его м[ожет] б[ыть] лишь объединение в деле регуляции голодоносной силы...

В Вашем письме разделение нового предисловия на 4-е параграфа кажется очень хорошо, только в 3-м параграфе слова «несовершеннолетие» и «малолетство» имеют не одинаковый смысл⁴, не должны иметь одинаковый смысл, как, по-видимому, они у Вас употреблены: мы хотя несовершеннолетни, но не малолетни. М[ожет] б[ыть], я и ошибаюсь, забывши самый текст.

Болезнь моя, хотя и повторялась, но уже не в такой сильной степени, очень сожалею, что и Вы испытали нечто подобное.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Юлии Владимировне и всему Вашему семейству.

Глубоко уважающий и искренне любящий

Н. Федоров

6 сентября

1891.