В. А. КОЖЕВНИКОВУ

Не ранее декабря 1897. Москва

Новое Ваше стихотворение «Лука Элладский» искупляет Ваши три стихотворные греха: забытый «Призыв», напечатанное, к сожалению, стихотворение «Да приидет Царствие Твое» и, к счастию Вашему, еще не напечатанное и которое и не должно быть отдаваемо в печать, 3-е стихотворение¹. Разумею то, в котором сын человеческий призывает духа оживить прах отцев. Ваш новый герой, который жил «не в передсмертные дни Эллады», не в тот «грустный век», когда Эллада умирала, а много веков спустя после смерти Эллады (в X веке). Этот-то герой, перенесенный из X-го в V или IV век^*, обрадовавшись смерти матери, убегает от ненавистных, конечно, ему братьев, восходит на высокую гору, куда даже ветер не заносил праха отцовского, и там воспевает гимн Тому, Кто жизнь праху даровал. В старину и отшельник возвращался к Пасхе в монастырь к братии, а Ваш отшельник не признал и в праздник Пасхи ни отцев, ни братьев. За такую насмешку над воскресением был он награжден язычества возрождением в лице Афродиты.

Да простит Господь автору стихотворения его грубое непонимание воскрешения, которое и есть духа и тела братское примирение, чем и не оканчивается его стихотворение — этот гимн одиночеству, небратству, т. е. отречение от Бога Триединого.

—  Беспощадность, казалось, должна была расположить его к жалости, —

—  Можно прибавить к этому —  и ни о чем.

Автор, вероятно, хотел изобразить Л. Толстого, который не только равнодушен, а даже ненавидит и близких, и дальних [1 слово неразб.], братьев, раскаивается, когда чувствует радость, увидя своих детей после небольшой разлуки⁵, однако, жертвует им и деньгами, и трудом, а Лука Элладский даже жизнью. Но Толстой осудил бы себя и за любовь к природе, которой полон был Лука Элладский — он, как Фауст, одною жизнию с природою дышал⁶.