Диодор (Ларионов), монах. Церковь перед лицом мира: как распутать клубок «сложных» взаимоотношений?

Последнее время в ряде светских СМИ идёт активное обсуждение вопросов отношения между Церковью и обществом. Предлагаем вниманию читателей статью монаха Диодора (Ларионова), в которой автор делится своим богословским взглядом на проблему. Святейший Патриарх Кирилл в своём докладе на открытии Архиерейского собора2010 года ставил вопрос о том, почему новые поколения верующих не идут вмонастыри, но, наверное, уже пора поставить вопрос о том, почему современныелюди не идут в церковь. В данной статье представлена попытка искать проблемувнутри христианской общины, а не вне её: нет смысла упрекать мир за то, что емучто-то не дала Церковь.

Изменение культурной и духовной атмосферы в стране в последние годы,несомненно, наложило отпечаток на верующих, не исключая, конечно, и пастырей.Согласно заповеди Евангелия, они должны посредством внутреннего преображенияизменить внешнюю реальность, сделать её Церковью, но это лишь дальняя,«стратегическая» задача: в настоящем же своём состоянии верующие приносят в церковьте болезни, которыми поражена внешняя социальная среда; и, разумеется, болезницеркви сродны болезням эпохи. Но иная Церковь, будучи духовным Телом Христа,источником благодати и таинств, не видна внешнему наблюдателю. И это, помимовсего прочего, порождает вопрос о внутренней идентичности Церкви[1]. Внешний взгляд легко видит болезнь, но нелегко может понять, где источник здоровья. Попытка определить проблему,поставить некий предварительный «диагноз» в ситуации, когда светское обществотребует от Церкви высокой морали, но одновременно ищет её болевые точки (посути, зеркально представленные в нём самом), чтобы удобнее пройти мимо главного, никак не может быть излишней. Данные наблюдения сложились в некийкомплекс идей, имеющих отношение к тому, что тревожит, на мой взгляд, каждоговерующего сегодня, напрямую касается его жизни, знает он об этом или не знает.В этом комплексе идей я выделил бы два основных вопроса: вопрос о смыслехристианского свидетельства и тесно связанный с ним вопрос о смысленаставничества, учительства. В контексте этих двух вопросов мы и рассмотримвкратце тот клубок проблем, который порождается вышеупомянутыми связями иотношениями между церковью и миром. Вот что важно отметить в первую очередь: многим людям, независимо от того,принадлежат они к церкви или нет, сегодня невозможно без огорчения смотреть на тех, кто дерзает говорить от имени христиан. Трудно слышатьмёртвые речи, в которых отсутствует смысл. Трудно понять действия, в которыхнет христианской логики. Внутреннее чувство подсказывает любому человеку, чтосуществует такое понятие, как благообразие, котороеподразумевает соответствие внешнего вида внутреннему расположению души. Когдаже видишь во внешнем претензию на благообразность (длинная с проседью борода,золотое облачение с крестами), слышишь речь о Боге, но в то же время читаешь наэтих лицах совершенно иное, то становится поистине страшно. Этот образнастолько чужд человеческому достоинству, что, когда осознаёшь это, становитсяне по себе. Почему так получается? Человек похож на Бога: он многое готов простить — немощь, падение, грех, —за исключением лицемерия. То, что Христос называет хулой на Святого Духа, вобыденной жизни, на уровне простого обывателя, называется лицемерием. Этот грехнельзя простить, потому что это посягательство на некую внутреннюю святыню:когда отнимают святое, не остаётся вообще ничего, — а так человек жить неможет. У нас сегодня встречаются священники, которые взяли моду всемдоказывать, что они «тоже люди». Это означает, что им не чужды человеческиеслабости, грешки, вредные привычки и ошибки. Но за этой апологетикой на самомделе скрывается двусмысленность: одно дело, когда священник согрешает в силучеловеческой немощи, но приносит искреннее покаяние перед Богом, и другое дело,когда образ его жизни становится проповедью «иного евангелия». Пьяного, нокающегося попа русский человек уложит спать и накроет одеялом, чтобы непростыл, а наблюдая за попом, который на протяжении многих лет открыто лжёт,русский человек не выдерживает: в один прекрасный момент он берёт вилы и идётвыкалывать глаза иконам. Лицемерие служителя истины способно оттолкнуть отсамой истины. У каждого человека изначально внутри есть святой угол (у кого-то онассоциируется с Богом, у кого-то нет). Но поскольку люди подобны друг другу иимеют одни и те же способы и средства постижения реальности, то иохарактеризовать святыни каждого человека можно в неких общих понятиях: правда,добро, красота и т.п. Тем не менее, отношения с этими общими понятиями укаждого остаются личными. Церковь не должна забывать, что действуя в тойобласти, которая относится к духовной жизни, она касается личных человеческихотношений с истиной, добром и красотой. Поэтому и возникает вопрос о еёпредставителях, то есть учителях церкви, и их полномочиях. Верующему известно,что Церковь ставит определённых людей, отличающихся добродетелями и ревностью кистине, чтобы помогать восстанавливать в людях то внутреннее равновесие,которое у них утрачивается вследствие грехопадения. Священник, имея отношение кличной истории другого человека, по сути допущен к чужой тайне: ведь внутреннийсвятой угол, если он оказался разорён, восстанавливает Бог, а не он, но егоприсутствие важно как человека более опытного и разбирающегося в настройках«механизма» связи человека и Бога. Отсюда понятна практика всех мировых религий(не только христианства), а также всех видов искусства, которая выражается винституте наставничества, учительства. Везде и всегда на пути к познанию общихпонятий и ценностей, на пути развития внутреннего дара и таланта, на путивозрастания (духовного, душевного или телесного, не важно) присутствует связьучителя и ученика. И это обосновано прежде всего превосходством и опытностьюучителя. Но путь проходит ученик. «Мастер» и «ученик»: эта модель идёт изглубины веков и присутствует в любых человеческих искусствах и науках.Искусству нельзя научиться по книгам: надо работать с мастером, делать как он,слушать его критику, исполнять его волю, — а затем приходит собственноемастерство и свобода, которая выражается в умении пользоваться своим даром.Точно так же происходит и в духовной жизни, которая тоже есть искусство —«искусство искусств и наука наук», по выражению отцов Церкви. Странно было быдумать, что в церкви и христианской жизни может быть иначе. Только акценты вотношениях должны быть расставлены по-другому. Я уже давно думал, но тут ещёраз убедился в том, что по существу более правильным было бы такое положениедел, когда не прихожане целуют руки священникам, а священники целуют рукиприхожан (как это нередко можно увидеть, например, на Афоне). Потому чтоуважение к внутреннему миру другого человека и его личным отношениям с истинойнастолько важны, что являются в данном случае определяющими. И вот появляется некая группа людей, которая начинает занимать место вструктуре, образованной тысячелетней традицией наставничества. В этом пока нетничего плохого, при условии, что данная группа людей занимает это место всоответствии с его назначением и смыслом. Но что она делает? Она берёт вготовом виде форму — институт наставничества — и паразитирует на ней, используя«материал» как продукт для удовлетворения своих страстей и идеологическойподдержки того направления, которое соответствует её материальным, «земным»интересам. С одной стороны, эта группа говорит то, что должна говорить согласносвоему статусу — то есть записанное в авторитетных текстах, — чтоб не дай Богне ошибиться и не ляпнуть что-то не то, — поэтому формальная правда звучит впубличных речах и интервью. Но, с другой стороны, в действиях, речах и лицахпредставителей этой группы видится совсем иной дух, выдающий истинные цели иистинные интересы. Этот дух безошибочно распознаётся народом и вызывает наибольшееотторжение. Люди видят двойные стандарты, люди видят непрестанную ложь иподдержку лжи, люди видят лицемерие и фальшь. Лицемерие — это формальнаяправда, сказанная ради лжи. Поэтому отторжение вызывает не ложь, а правда наслужбе у лжи, не страсть и даже не порок, а добро на службе у порока, небезобразие, а красота на службе безобразия. Неприятно, когда лгут, однако совсем другое дело, когда ложь открытоназывают правдой. Кажется, что это невозможно — ведь, как мы говорили, укаждого есть общее с другими людьми понимание истины, правды и красоты. Но насамом деле открыто называть ложь правдой возможно благодаря такому инструменту,как идеологическая пропаганда. Идеологическая пропаганда — это подмена виерархии ценностей[2]. Ведь лжи как таковой не существует (потому что зла онтологически нет, этонебытие): существует лишь перестановка сказуемых, предицируемых не к темобъектам (подлежащим), которые соответствуют им по природе, и эта предикацияпорождает извращённую аксиологию. Суть её заключается в том, что менее значимаяистина оказывается на более значимом месте, а более значимая — на менеезначимом. Если довести эту схему до предела, то мы получим, что в результате такойподмены Бог становится самым незначительным в общей системе ценностей, тогдакак во главе пирамиды ставится иная ценность — идол. «Их Бог — чрево», говоритапостол (Флп. 3, 19), и эту метафору мы можем использовать в любом интересующемнас случае. Но перестановка ценностей была бы заметна, если бы о ней так иговорили, как о подмене: задача идеологии как раз и состоит в том, чтобысказать об относительной истине так, чтобы от этого как бы «выигрывала»абсолютная истина. Самый упрощённый пример: священник, порабощённыйсребролюбием и тщеславием, убеждает себя (а затем часть идеологически вернойему аудитории) в том, что ему можно иметь роскошную машину на том основании,что, во-первых это вовсе не роскошная, а просто хорошая, качественная машина(ведь «главное» для него не роскошь, а средство передвижения), а во-вторых, безтакой качественной машины ему трудно осуществлять тяжёлое, возложенное на негослужение — трудно чуть ли не до такой степени, что роскошь превращается в егопредставлениях едва ли не в самый необходимый, «насущный» (понимаемый всоответствии с молитвой «хлеб наш насущный даждь нам днесь») предмет, безкоторого его служение Богу (не забываем, что абсолютная истина фиктивнопервенствует) весьма затруднительно. Другим, очень действенным, орудием идеологии является страх. Страх — этовнутреннее оружие, которое обращено к своим: отработаны рычаги, с помощьюкоторых человек, когда-то пришедший в церковь в поисках спасения от лжи, зла иуродства по зову сердца, прозвучавшему из «святого угла», в определённое времяи в определённых обстоятельствах начнёт говорить ложь, оправдывать зло исоздавать тем самым вокруг себя уродство. И он это делает только потому, что имобладает страх. Подсознательный, рефлективный, близкий инстинктусамосохранения, а потому трудно распознаваемый страх, гнездящийся внеизведанных глубинах подсознания. Благодаря страху люди становятся рабами,потому правильно замечено, что любая тоталитарная идеология неотделима отрабства. Поскольку христианство есть религия свободы, то, конечно же, егоаскетика — как в теоретической, так и в практической части — ориентирована нато, чтобы работать на этом уровне и постепенно осознавать сковывающий нашу душустрах, учиться управлять им и освобождаться от него. Но аскетика аскетикой, а семейныеценности, общественное положение, кусок хлеба, наконец, делают за человекаавтоматический выбор. Выбор инстинкта. Ну нельзя же от всех требоватьнепременной жертвенности, причём в условиях России (которая предоставляет дляэтого широкие возможности, причём в любой отрезок истории), ведь к жертвеспособны немногие, а к великой жертве — единицы. Чем ты выше, тем больнеепадать. Но тут встаёт закономерный вопрос об ответственности: скажи-ка,батюшка, насильно ли влекли тебя на столь высокую должность, которая сталатвоим проклятием, засушив твой язык и лишив зрения и слуха? Не сам ли тыстремился к ней, увлекаемый тщеславием и просто детской глупойсамоуверенностью? Ты думал, что Христос ничего не потребует взамен? Ты думал,что будешь просто «миссионерствовать» (по-русски говоря, разглагольствовать отом, какая «радость» и какое счастье быть православным), думал, будешьрассказывать людям сказки о пастухах и звёздах, цитировать Честертона и Льюиса,толковать «Властелина колец» и «Матрицу» в христианском ракурсе, — и на этомтвоя миссия окончится? Так ты угодишь Богу? Но вот что тебе следует осознать:незаметно для самого себя ты стал лжецом, обманщиком и лицемером. Ты этого нехотел, оно так случилось как будто бы помимо тебя самого. А ты продолжаешь жить,будто ничего не произошло, будто солнце так же светит, как и раньше, в детстве,когда ты смотрел на него чистыми и ясными глазами, ещё способными отличатьправду от лжи... Поскольку у самого человека не всегда правильно расставлены внутренниеприоритеты, то он легко попадает в клещи идеологической машины. Проблема ещёосложняется тем, что источник, который призван сломать его нарушеннуюкоординацию, представляется ему в виде формального института, сообщающегоформальную правду. А формальная правда имеет свойство усыплять: ложь хорошовоздействует на спящего. В какой-то момент он, конечно, может пробудиться, итогда перед ним встанут очень большие и очень важные вопросы. Этот момент учеловека я называю «вторым крещением». Тут он понимает, что с этим всем надочто-то делать, что надо как-то повернуться к своему святому углу и побыть тамнаедине с собой, определить свои координаты в духовном пространстве жизни. Ксожалению, это очень трудный момент, который многие пропускают: гораздо легчежить, не замечая происходящего, ведь жизнь протекает как песок сквозь пальцы, иты иногда даже не можешь остановиться. Кроме того, спать легче, чембодрствовать, и многие предпочитают крепкий и здоровый сон воспалённому ишизофреническому бодрствованию, ведь бодрствовать практически невозможно, еслипытаться служить двум господам. Сегодня часто можно наблюдать картину, когдачеловек (священник) хочет последовать за Христом, понимая, что в Нём истина, ив то же время опасается Его, опасается истины, ведь она способна отнять у негото, что он любит и к чему привязан сердцем своим. Поэтому он говоритнесущественную правду, ту, которая «успокаивает» его совесть, а о главномсказать не может, и потому постоянно ищет возможности прикрыть тотальную ложь,которая владеет его жизнью. Он много говорит о Христе, о любви, о добре,проявляет повышенную активность в социальном и миссионерском служении, ночувствует, что совесть его нечиста, потому что ему хочется разобраться с главным, которое его тревожит, но этого сделать он не в силах, потому что иныеценности владеют его душой. И он тогда приводит самому себе (и людям, которыеприходят к нему с вопросами) цитаты из Писания в защиту неправды и рабства,понимая, что лжёт. И снова оправдывает свою ложь, и снова ищет цитаты изПисания, и снова приводит себе аргументы, и снова переключает свой ум нанесущественное, — и это превращается в перманентно повторяемый процесс. Этотнесчастный не знает, что ум по природе не может опираться на несущественное,что его в силу необходимости влечёт к самому главному и самому существенному, —а потому он подвергает его постоянному насилию. От этого сходят с ума, этоопасно для здоровья. Идеология помогает хорошо и спокойно спать не тольконочью, но и днём — в этом её сила и в этом её предназначение. Спящие довольны,они смеются над «шизофрениками», — они уже забыли, что бодрствование может бытьздоровым. Здоровое же бодрствование, к которому призван христианин, достигаетсяединством цели и средств, следованием Христу без оглядки на материальноеблагосостояние, истинным богослужением. Нельзя стать христианином, пока невозненавидишь идолов. Идеология пронизывает внешнюю структуру любого социального института,взятого в своём материальном аспекте. Идеи помогают людям объединяться радиодного общего дела, хорошее оно или плохое. Но есть другие начала, которыескрепляют структуру нашего мира хотя и невидимыми, но более крепкими нитями – иэто нити Логоса, связывающего и содержащего мир в Духе Святом. По обетованиюСпасителя нашего, структура, основанная на камне Евангелия, который естьХристос, не упразднится никогда, но пребудет в вечности. Она невидима, какзакваска, но имеет в себе жизнь, образуя единый организм, состоящий измножества членов, которые взаимодействуют между собой по принципу иерархии.Понимание Церкви как единого организма, устроенного на основе природногоединства взаимодействующих членов, переносит нас в сферу богословия. На основеэтого принципа жизненный путь любого человека, принадлежащего к Церкви, имеетзначение для всей Церкви: путь святого или путь грешника сказывается, вконечном счете, на состоянии всего церковного организма (ср. 1 Кор. 12, 26).Поэтому идеологические механизмы, обслуживающие человеческие страсти, хотя иприносят боль всему церковному телу, тем не менее не касаются его существа,покуда церковная иерархия остаётся в границах апостольского предания. Неследует забывать, что Церковь существует во внешних формах, выражающих еёприроду, её способ существования, её богословие и исповедание, но она вышелюбого её выражения. Не верующие, договариваясь между собой, формируютисповедание Церкви, а Церковь сообщает им свою истину, которая становитсявсеобщим исповеданием. Не люди формируют Церковь как Тело, а Церковь формируетлюдей в качестве своих членов. Диалектика богословского понятия «тела»,конечно, заслуживает отдельного разговора. Здесь важно иметь в виду, что«картина» Церкви перед Богом определяется совершенно иными критериями, нежелинаши человеческие понятия: если с нашей точки зрения церковь – это огород, кудапосажено худое и доброе, народ, который идёт через пустыню Сир и чаще жаждетмяса египетского, нежели земли обетованной, то для Бога Церковь уже иная,потому что экклесиология неотделима от эсхатологии. И зрение святых, которыедают смысл бытию церкви, провидит эсхатологию в земном тленном бытии. Впрочем, здесь мне не хотелось бы поднимать вопросы экклесиологии (котораяв данном случае для меня, как для верующего человека и монаха, наиболее важна).Не в этом цель настоящей статьи. На мой взгляд, в данном контексте важнопонять, как наша сегодняшняя церковная жизнь выглядит со стороны. В зеркале. Икакими должны быть основные приоритеты. У человека, который отстранён отвнутренних идеологических битв, совершающихся внутри церкви, при виде такогопечального положения дел возникает ощущение какого-то тотального глумления надего личными святынями, над его ценностями, над его душой. Именно поэтому, когдачеловек читает ленту новостей и видит сообщения о том, что люди, называющиесебя представителями Церкви (то есть института, обладающего неким априориполученным «сертификатом» на истину), на самом деле порочны, лживы,властолюбивы и пользуются двойными стандартами, он приходит в естественноенегодование. Не потому, что он противник истины и веры. С его точки зрениясвятыни, с которыми он имеет личные непосредственные отношения, присваиваютлюди, не имеющие на это никакого права. Ему кажется, что в его душу вошликакие-то ряженые разбойники (эти самые, в золотых облачениях и крестах, состеклянными глазами) и растоптали там всё самое ценное, самое дорогое и самоепрекрасное. «Золотые люди» имеют власть, силу, авторитет. Их слушают, потомучто они помогают лгать, способствуют тотальному беспробудному сну. Именно этово многом обусловливает то явление, которое сегодня принято называть«либеральным трендом». Но люди не хотят спать; как и тысячу лет назад, онихотят бодрствовать, чего бы это ни стоило. И вот, у них возникает недоуменноевопрошание, обращённое к представителям Церкви. Скажите нам, говорят они,что-нибудь о том, что нас всех волнует и тревожит, а именно — о главном, о том,что значит быть христианином, что значит жить согласно истине. Скажите хотьчто-то о том, как сегодня остаться человеком и не превратиться в мерзавца. Ипосле этого задайтесь вопросом: насколько жизненно важны сегодня проектыпо тотальному обращению в православие всей страны? Не рождены ли они в каком-тофантастическом мире, далёком от реальности? Однако сегодня, чтобы говорить правду, надо иметь мужество. Пришло времячто-то терять, а иначе потом нечего будет хранить. При этом я далёк от мысли,что каждому священнику непременно надлежит выступать и лезть на баррикады —идеал христианской жизни состоит во внутреннем безмолвии и чистоте души. Однакоже людям, которые приходят и спрашивают нас о главном, непременно надоговорить всю правду. А вся правда дана в Евангелии, котороеесть зеркало, отражающее для нас подлинную реальность. Но здесь есть небольшойнюанс, о котором напоминает св. Исаак Сирин: смотреться в это зеркало можеттолько тот, кто очистит свое собственное внутреннее зеркало. Поэтому священник,говорит ли он или пребывает в молчании, только тогда станет свидетелембожественной истины, — а не идеологом, скажем, очередной социальной группы,навязывающей всем остальным сомнительные «ценности», — когда его внутреннеезеркало совпадёт с зеркалом Евангелия и станет излучать с ним один и тот жесвет. «Примирись сам с собою, и примирятся с тобой небо и земля»[3]. Для духовного лица сегодня, как никогда, важно свидетельствовать об истине,исполнять закон Божий и церковные каноны и не думать о последствиях, полагаясьна волю Божию. Это, пожалуй, самое существенное свидетельство Церкви. Но в этойситуации есть и другая, противоположная опасность. Многие священники, и этоотнюдь не секрет, находясь в тяжёлом положении (материальном или моральном) и вто же время увлекаясь той или иной идеологической пропагандой и соответствующимобразом мысли, ставят сегодня вопрос о выходе из «такой системы». Я думаю, чтоэто какой-то светский, абсолютно не христианский подход. В нём читается невериеБогу, и возможно даже — в Бога. Этим людям кажется, что расставшись состальными членами церковного тела, которые в той или иной степени все больны,они автоматически станут здоровыми. Но это не так, поскольку ложь живёт внутричеловека, а не вне его. «Система лжи» ломается не внешним усилием и непереходами из юрисдикции в юрисдикцию в поисках истины, — ибо ложная «система»,система порочных взаимоотношений способна воспроизводиться в любой юрисдикции,— а только личным духовным усилием и терпением: «Претерпевший же до конца,спасётся» (Мф. 10, 22). Здесь можно вспомнить пример преподобного АфанасияПаросского, жившего в кон. XVIII — нач. XIX вв., который всегда писал и говорилто, что думал, за что и был запрещён в священнослужении, и находился подзапретом в течение пяти лет[4]. Запрещён он был незаконно, более того, он подвергся запрету заотстаивание традиции поминовения усопших и частого причащения, которая затембыла принята Церковью. Но он подчинился — ему и в голову не пришла мысль о том,чтобы «уйти из системы». Глубокое церковное сознание и понимание экклесиологии,свойственное святым, просветляло их ум, делало его ясным и чистым: они видели,что путь христианской жизни неизбежно есть крестный путь. Гонение есть своегорода дар Божий, который даётся не всем: претерпеть скорбь ради Христа (а этолюбая несправедливость, в том числе и от церковного «начальства») Церковьвсегда почитала высшей честью и величайшим Божиим благословением. Пусть недумает благочестивый батюшка, служащий в большом столичном приходе спотерявшими страх Божий священниками, что сможет остаться незамеченным:возлюбившие грех и беззаконие обязательно обратят на него внимание, нутромпочуют (как волки), что этот — не из их числа. И начнут его гнать — как ираньше имевшие власть миролюбцы гнали праведников, воспринимая их кроткий вид,правдивые слова и смиренный образ жития как укор и обличение себе. Вся историяхристианства — это сплошной крестный путь рабов Божиих. Внутреннее изменение всегда достигается жизнью в Церкви, участием втаинствах и постоянной духовной работой, которая состоит из созерцательной ипрактической части. Состояние раздвоенности сознания, которое свойственносегодня многим верующим, и особенно священникам, не является естественным длячеловека. Поэтому когда человек приобретает понятие о красоте, возводящеетелесные чувства к духовным первообразам, к нему естественным путём постепенноприходит и внутреннее ощущение истины, исправляющее дефекты созерцательнойчасти души, а за познанием истины следует добро, освящающее практическую жизнь.Христианский сознательный подвиг, таким образом, соединяет воедино тринеразрывные части внутренней структуры человеческого — и божественного — мира:добро, истину и красоту. Христианину рано или поздно предстоит осознать, чтоистина — это его судьба. А дальше просто остаётся сделать шаг навстречу.

[1] См. на эту тему полезную статью митр. ИоаннаЗизиуласа «Идентичность Церкви», в кн. Церковь и Евхаристия: Статьи поправославной экклесиологии. Богородице-Сергиева пустынь, 2009, с. 19-42. [2] Более подробно о понятии «идеологии» вхристианском контексте см.:«О борьбе идеологий и церковном сознании». [3] Исаак Сирин. Слова подвижнические, 2. Изд.репринтное: Москва, «Правило веры», 1993, с. 10. [4] Запрещен в 1776 г. (при патриархе СофронииII), запрещение снято в 1781 г. (при патриархе Гаврииле IV). Τζώγας Χ. Ἡ περὶμνυμοσύνων ἕρις ἐν Ἁγίῳ Ὄρει κατὰ τὸν ΙΗ΄ αἰῶνα. Θεσσαλονίκη, 1969, σ. 41-42.