Федоров Н.Ф. Абсолютный мимитизм и безусловный окцидентализм Владимира Соловьева — различия между версиями

Если Россия, то есть русская интеллигенция, страдает отсутствием самостоятельности, то Владимир Соловьев должен быть признан полнейшим ее представителем. Его учение должно быть названо Абсолютным мимитизмом, законченным подражанием Западу. Он отрицал только одну национальность, ту, которая и сама относилась к себе всегда отрицательно, т. е. русскую национальность; он проникнут благоговением ко всем религиям: и к религии войны — Исламу («честному магометанству»), и к религии золота — иудаизму, с презрением относящемуся к земледелию, и к религии мрака и невежества — католицизму, словом, ко всем, кроме православия, состоящего в печаловании о своем несовершенстве.

В философии под отрицанием отвлеченного скрывается, и даже не скрывается, а открыто обожается отвлеченность и сословие, живущее не делом, а тоже одними отвлеченностями. Под понятиями и представлениями он <(Соловьев)> не заметил проектов; эмпирию он не расширяет до должных размеров, то есть до пределов всеобщего наблюдения и опыта, что могло бы быть, однако, достигнуто путем распространения образования или, точнее, познавания, на всех, и в чем заключалось бы и отрицание сословности в знании. Он знает опыт или Историю лишь всемирно-мещанскую (европейскую, западную), а не всемирно-крестьянскую, стремящуюся землю в ее целости сделать предметом всех в совокупности.

Не признавая самостоятельной философии в России, <Соловьев> не видит, что отрицание западной философии будет или должно быть отрицанием философии вообще, как знания. Он видел кризис там, где наступал уже конец философии* <ref name="*" group="Пр."/>.

Сын западника, он в индивидуализме превзошел Ницше, делая из бессмертия привилегию Сверхчеловеков. Он видел зло лишь в позитивизме, тогда как главное зло заключалось в кантизме, который не заметил своей коренной ошибки — <в> отделении (антиномии) двух разумов и мнимом примирении <их> в рефлектирующем суждении, слабость коего критика не показала, и особенно <зло заключается в Социализме>, который основал свое учение на возвращении к кантовскому предрассудку.

¹Если бы Соловьев серьезно отвергал отвлеченность, то он учреждения, или органы, религии, знания и искусства предпочел бы теориям. После шумной защиты диссертации, ничего самостоятельного не заключающей, ему предстояло на выбор или устроение высшего органа знания и действия для громадного континента, каким должен бы быть Музей 3-го Рима, т. е. Музей Московский, как <орган> высшего собирания**<ref name="**" group="Пр."/>., а Соловьев предпочел пассивную роль читателя в богатейшем Музее Британском <ref name="k326" group="К."/>, вместо того, чтобы употребить свои таланты на создание или устроение Музея в Москве; он даже не хотел оказать малейшего содействия в установлении <книжного> обмена, не международного, а только франко-русского, чтобы дать просветительное значение этому союзу.

Точно так же из двух кладбищ он предпочел Египет — кладбище невозможного сохранения не жизни, а да¹⁸⁷же трупов, предпочел его Кремлю, также кладбищу, но кладбищу воскрешения, Кремлю 3-го Рима, в Памира или Эдема место стоящему, где знание должно достигнуть управления слепою силою, умерщвляющею, — т. е. раскрыть значение и Православия, и Самодержавия. Соловьев искал вдали то, что находилось вблизи, у самого места его рождения.

Показать, чем должен быть Кремль, — это не значит распоряжаться, не спросясь хозяина, как он говорил, <напротив, это выражение Соловьева свидетельствует> только <о его> неверии в силу Истины и блага.